отдел кадров после того, как Мосли, пересказывая историю, услышанную от белого полицейского, использовал слово на букву «Н». Мосли вызвали в офис, где ему объявили, что он не может больше произносить это слово на работе ни при каких условиях, что в конечном итоге привело к его увольнению.
41
Это релевантно и для риторики ненависти. Например, Чарльз Блоу в своей колонке «Моральное возвышение» в New York Times от 31 мая 2018 года пишет: «Меня не оскорбляют расистские высказывания. Нисколько. Тем не менее я считаю, что люди находят их оскорбительными: как те, кто ими разбрасывается, так и те, кто сочувствует возможному унижению». Его точка зрения, которую он подкрепляет цитатами Тони Моррисон, заключается в том, что расистские комментарии в своей основе отражают моральную несостоятельность человека, который их отпускает, а не того, кому они адресованы, и риторика вреда разламывает это принципиальное разграничение, предполагая, что расистские комментарии унижают адресата, а не автора. Безусловно, это индивидуальная реакция Блоу, и другие могут не разделять его мнения. Однако, эта точка зрения напоминает, что существует множество эмоциональных и этических реакций на токсичную речь.
42
См. книгу Дженет Хэлли «Разделенные решения».
43
Обстоятельства вокруг «Эшафота» по ряду важных причин отличались от обстоятельств Даны Шутц и портрета Тилла: работа Дюранта представляла собой большую скульптурную инсталляцию, которую публика могла видеть с дальнего расстояния, поэтому она стала частью повседневной жизни людей, которые не обязательно искали этой коммуникации; общественное пространство вокруг скульптуры стало местом сбора не только для протестующих против нее, но и для неонацистов, и других фанатиков, чью идеологию презирал Дюрант; определенная группа людей – народ Дакота – испытала на себе негативное влияние присутствия этого произведения и попросила Дюранта напрямую обсудить проблему с ними; у представителей Дакота были организационные ресурсы, которые позволяли им это сделать (совет старейшин); и Дюрант, и Центр искусств Уокера согласились, что неадекватная пропаганда возможного воздействия работы на общество начала распространяться еще до того, как скульптура была установлена; до этого работа много раз выставлялась в разных частях света, и, соответственно, ее видели и раньше; продолжительная политизированная художественная практика Дюранта предполагала, что художник будет открыт для такого рода переговоров, которые могли позволить ему принять решение о демонтаже скульптуры и передаче прав интеллектуальной собственности представителям Дакота и так далее.
44
Преподаватели художественных школ каждый семестр непременно сталкиваются с ситуацией, когда один ученик возмущенно спрашивает: «Почему мы вообще рассуждаем об искусстве или занимаемся им, когда есть так много важной и неотложной работы, которой нужно заниматься в этом мире и ради него?» Часто этот призыв более точен: «Почему мы рассуждаем об ЭТОМ искусстве [абстрактном, формалистском, обскурантистском или любом другом искусстве, которое не нравится студенту] или занимаемся им, когда есть так много важной и неотложной работы, которой нужно заниматься в этом мире и ради него?» В таких случаях я обычно отвечаю, что если ваша основная жизненная цель состоит в том, чтобы непосредственно служить другим, то вам, вероятно, следует снять фартук и перестать работать над картиной маслом. Однако, если кому-то интересно или необходимо познать детали и глубину, то можно утешиться мыслями из книги по работе над собой для художников «Ваше искусство спасет вашу жизнь» Бет Пикенс, где в разделе «Часто задаваемые вопросы в условиях репрессивного политического климата» она предлагает следующую спекулятивную подмену:
Должен или должна ли я перестать заниматься искусством и вместо этого пойти в юридический институт или баллотироваться на государственную должность? Нет. Художники должны заниматься искусством, потому что так они осмысляют жизнь. По моему опыту, когда художники перестают работать, они впадают в депрессию, тревожатся и в целом теряют удовлетворенность жизнью… Размышляя о занятиях искусством и других возможностях, откажитесь от слова «вместо».
В настоящий момент является ли искусство свидетельством банальности или эгоизма?
Ни за что! Во-первых, см. выше: вы должны делать свою работу, потому что это поможет вам справиться с эпохой, которую мы переживаем, что, в свою очередь, поможет вам жить своей жизнью. Во-вторых, искусство помогает другим людям… жить своей жизнью. Коллективное «мы» нуждается во всех формах искусства независимо от политических изменений.
Должен или должна ли я посвятить себя откровенно политическому искусству?
Если вы хотите заниматься крайне политическим искусством, занимайтесь! Если нет, не надо! Вы можете вносить активный, публичный политический вклад разными способами; ваша творческая работа – лишь один из них.
45
Об извечных противоречиях между художником и аудиторией, художником и критиком, художником и меценатом, художником и эпохой, художником и обществом, художником и учреждением см. очень короткое эссе композитора Арнольда Шенберга 1937 года с говорящим названием «Как становятся одинокими» о его попытках лавировать по волнам травли и обожествления, с которыми он сталкивался на протяжении десятилетий.
46
Речь идет о поправках в закон о высшем образовании 1972 года, которые, в числе прочего, запрещали дискриминацию по половому признаку на территории образовательных учреждений и в рамках любых образовательных программ, финансируемых государством. – Примеч. ред.
47
Вот лишь один пример: в 2018 году одну перформансистку на семестр наняли на преподавательскую должность в Институт искусств Пратта. Незадолго до начала семестра нанявшая ее профессорка решила посмотреть перформанс художницы в театре «Джоус паб» на Манхэттене и выразила недовольство моментом шоу, который, по ее мнению, сатирически изображал белизну. На следующий день художница получила электронное письмо, в котором говорилось, что отныне ей не позволят преподавать в Институте. Когда художница потребовала объяснения причин, профессорка сказала, что ее первоочередной задачей была защита студентов, а перформанс художницы убедил ее в том, что именно от художницы их и следует защищать. Не имело значения, что многолетняя карьера художницы как перформансистки, расширяющей границы, была хорошо известна (предположительно, ее наняли на этом основании); не имело значения, как восприняли это увольнение другие художники, работавшие в Институте на прекарных условиях; не имело значения, как восприняли его студенты, увидевшие, что при принятии решения об увольнении институциональная власть руководствуется критической реакцией на (другую) работу художницы, а не способностями студентов к восприятию, дезидентификации и критике – контракт разорван одним письмом по электронной почте. (К сожалению, когда дело касается внештатных преподавателей, это совершенно законно.)
48
Такую мысль выразила Зэди Смит в своем эссе
